История картины «Охотники на привале»

Перов был признанным вождём московской живописной школы, являвшейся в 60-х годах Х1Х века авангардом русского реалистического искусства. В кругах интеллигенции его даже называли «Папа московский», тем самым подчеркивая, что подобно тому, как Папа Римский диктует из Ватикана законы всему католическому миру, Перов из Москвы диктовал законы всему русскому художественному миру.
В 1870 году живописец получил профессорское звание.
Среди жанровых работ экспонированных им на первой передвижной выставке, наибольший успех имело полотно «Охотники на привале».

В 60-е годы Перов писал работы, где показывал острые противоречия современной ему жизни. Зрителю известны его полотна «Чаепитие в Мытищах», «Тройка», Проводы покойника».
Но в 70-е годы направленность его жанровых работ меняется. Крушение идеалов 1860-х годов, глубокое разочарование, переживаемой значительной частью передовой интеллигенции, не миновали и Перова. С другой стороны, после трагической гибели почти всей семьи – жены и детей от эпидемии в 1869 — 1870 годах, он, судя по всему, стал по-новому смотреть на жизнь, начал обращаться к сюжетам, в которых главным героем стал простой, незаметный человек, его увлечения и радости.

Сам Перов был страстным охотником. В конце своей жизни он даже сотрудничал в журнале издателя Сабанеева «Природа и охота». В 1870-х годах художник создает серию картин, посвященных охоте и природе. Ее иногда неточно называют «охотничьей серией». В нее, кроме «Охотников на привале», входят «Рыболов», «Голубятник», «Птицелов», «Ботаник».

Главное в «Охотниках на привале» – психология действующих лиц, причем в чистом виде, вне каких-то событий.
Полотно впервые экспонировалось на 1-й Передвижной выставке и сразу вызвало разноречивые отклики. Критик В. Стасов восхищался работой. М. Салтыков-Щедрин критиковал картину за отсутствие непосредственности и жизненной правды, за наигранность эмоций: «Как будто при показывании картины присутствует какой-то актер, которому роль предписывает говорить в сторону: вот этот лгун, а этот легковерный, приглашающий зрителя не верить лгуну охотнику и позабавиться над легковерием охотника новичка. Художественная правда должна говорить сама за себя, а не с помощью толкований». А вот Ф. Достоевский не соглашался с критическими отзывами: «Что за прелесть! Конечно, растолковать – так поймут и немцы, но ведь не поймут они, как мы, что это русский враль и что врет он по-русски.

Мы ведь почти слышим и знаем, об чем он говорит, знаем весь оборот его вранья, его слог, его чувства».
Прототипами охотников стали реальные люди, знакомые Василия Перова. В роли «враля», увлеченно рассказывающего небылицы, выступил врач Дмитрий Кувшинников, большой любитель ружейной охоты – тот самый, который послужил и прототипом доктора Дымова в «Попрыгунье» Чехова. Жена Кувшинникова Софья Петровна была хозяйкой литературно-художественного салона, в котором часто бывали В. Перов, И. Левитан, И. Репин, А. Чехов и другие знаменитые художники и писатели.

В образе иронично усмехающегося охотника Перов изобразил врача и художника-любителя Василия Бессонова, а прототипом для молодого охотника, наивно внимающего охотничьим байкам, послужил 26-летний Николай Нагорнов, будущий член московской городской управы. Это подтверждает в своих воспоминаниях и А. Володичева – дочь Нагорнова. В 1962 г. она написала искусствоведу В. Маштафарову: «Кувшинников Д. П. был одним из ближайших друзей моего отца. Они часто ездили на охоту по птице. У отца была собака, и поэтому собирались у нас: Дмитрий Павлович, Николай Михайлович и доктор Бессонов В. В. Они изображены Перовым («Охотники на привале»). Кувшинников рассказывает, отец и Бессонов слушают. Отец – внимательно, а Бессонов – с недоверием…».

В творчестве Перова это полотно сыграло роль связующего звена между острокритическими произведениями 1860-х годов и его так называемыми «поздними жанрами». Оно сохраняет отзвуки недавних сатирических картин живописца, во в то же время отмечает отход от некоторой, порой излишней, рассудочности в трактовке образов. Перов обнаруживает в этой картине стремление ближе подойти к человеку, проникнуть в его психологию, в круг его повседневных интересов.